Иосифиди Аделаида Евгеньевна

Межрегиональный конкурс эссе

«Честное пионерское: всё начинается со слова»

1 февраля — 20 апреля 2022 года


ПОЛОЖЕНИЕ       ЗАЯВКА      РАБОТЫ


Иосифиди Аделаида Евгеньевна,
обучающаяся ГБОУ «Лицей № 211
имени Пьера де Кубертена»,
г. Санкт-Петербург.
Руководитель: Пилосян Маринэ Каровна,
учитель истории, педагог-организатор.

(Текст опубликован в авторской редакции)

Мой папа Анатолий Николаевич Абарчук любил рассказывать мне про свою жизнь, в особенности про студенческие годы, которые отлично охарактеризовали его. Говорил он, что обладал необычайной работоспособностью. С утра до поздней ночи занимался студенческими делами: читал доклады, тщательно готовился к ним, устанавливал и множил связь между университетом и рабфаковцами, боролся с последними приверженцами Татьяниного дня. При этом он умудрялся без отставания отрабатывать практикумы по качественному и количественному анализу и сдавать зачёты с хорошими отметками, — спал он не больше четырёх, пяти часов в сутки.

Но это все было мне и так известно, потому что день его нынешний ничем не отличался от рабочего дня в институте. Да и особенно трогали меня только те его рассказы, в которых подробно описывал он свою жизни в родном городе.Он был из Ростова-на-Дону, сейчас там жила только замужняя сестра его с мужем, (муж её работал конторщиком на заводе), а отец и мать погибли в дни боев за Ростов — были убиты снарядом, когда деникинцы вели артиллерийский обстрел города.

Но когда все еще было хорошо, когда моему отцу еще сложно было представить университетскую жизнь, когда в голове его еще было ясно, а на сердце легко и спокойно, происходила самая мне интересная и самая захватывающая часть его жизни — жизни пионера, о которой любил он мне говорить за уроками, в особенности тогда, когда я со вздохом открывал учебник истории, тогда, когда он сочувственно глядя мне в глаза, ловко вынимая из-под моих рук зелененькую тетрадь с маленькой свежей кляксой, разворачивал меня к себе и взъерошивал на голове мои светлые волосы, что означало — сегодня можно и подурачиться, а значит и поговорить не о скучающем за письмами Наполеона Александре I, а о важном, о нынешнем или недавно прошедшем.

Начинался его рассказ обычно со слов: «Вот ты записываешь домашнее задание, киваешь головой учительнице, что, конечно, подразумевает беспрекословное исполнение задания, а потом приходишь домой и благополучно забываешь про данное слово», я же на это, неудивительно, отвечаю: «Нууу… прям слова я не давал!», затем следует разумный ответ: «Давал! Давал своими одобрительным кивком головой и милой улыбкой, которой попрощался с учительницей», и пусть с этим можно было бы и поспорить, я, наоборот, с ним всегда соглашался, ожидая рассказа, который следует далее…

«Я вот никогда не нарушал обещания, — и не только потому, что давал «Честное пионерское», — но и по совести! Впрочем, у тебя ведь скоро посвящение в пионеры, неплохо было бы послушать именно об «Честном пионерском»! Запомни, обещание, которое было подкреплено этими двумя словами, является чем-то большим, чем обыкновенное обещание, и кто бы что не говорил, я никогда не пойму этих бессовестных ребят, наверняка, хулиганов, бросающих напоследок матери: «Да схожу я в магазин, схожу! Честное пионерское, схожу!». Это, мой друг, неправильно, нехорошо…

А вот было мне лет девять, как и тебе, и мы с Володей, моим хорошим другом, только-только стали пионерами, идем по улице, радуемся, песни поем… Ни о чем мы оба тогда не задумывались, и не знаю, как в голову нам пришла эдакая мысль — дать друг другу какое-нибудь «Честное пионерское», но мы тут же начали придумывать разные ситуации, в которых припомнили мы друг другу наше слово. До дома, к счастью или несчастью, было идти еще далеко, и фантазия наша с каждым новым шагом росла. «А давай дадим «Честное пионерское», что никогда не станем общаться с девчонками непролетарского происхождения?», «Не, давай уж лучше дадим «Честное пионерское», что никогда не будем гулять после уроков, а сразу пойдем папам помогать!», «Ну, тоже не то все, это мы и без «Честного пионерского» выполним… а! Давай дадим «Честное пионерское», что…» и так далее и тому подобное, пока языки наши не начали заплетаться. Однако этому Володе все же удалось заставить меня дать ему «Честное Пионерское», но — не знаю и это ли, к сожалению, — не в пионерские годы.

Это случилось, когда мы были студентами, когда началась война. Он добровольно записался на фронт и, к моему удивлению, оттуда стал писать мне регулярно, словно я был его женой или матерью, хотя на самом же деле даже другом его близким считать себя с некоторых пор не мог. Но в какой-то момент, — хотя почему «в какой-то», я точно помню когда это было, — письмо пришло не из фронта, а из госпиталя, писанное кривым подпрыгивающим почерком, с одной только просьбой приехать.

Не буду рассказывать тебе, что я чувствовал, когда один,одинешенек, трясся в поезде, набитым озлобленными на человечество людьми, с тяжелой головой, набитой думами только о том, чтобы поскорее вернуться домой, скажу только, что встреча эта осталась у меня в памяти на всю жизнь не только из-за данного слова, но и из-за вида раненых и его, Володьки, самого, растрепанного, грязного, словно только что прибывшего, но улыбающегося мне слабой улыбкой, держащего в руках какую-то толстую тетрадь, которая делала весь вид его не смешным, как мог он сам про себя думать, а жалким и грустным, заставляющим мое сердце тут же больно сжаться.

«Вот что, — сразу же начал он мне говорить, не успел я еще подойти к нему, и в спешке этой было еще больше страшного, неизбежного и невыносимо печального, чем в его просьбе, — эта тетрадка — мои записки, тут конспекты книг, мои собственные мысли, тут я записал план моей жизни до шестидесяти лет, я ведь, как и ты, решил посвятить себя науке, работать не теряя ни дня, ни часа, ну, в общем, понимаешь, если я… словом, ты понимаешь… если вдруг… тут страниц много, тут толково много, и не толкового, но тут вся жизнь… обещай… Нет! Нет, не обещай! — тут он рассмеялся, а я весь побледнел, слыша звонкий смех почти мертвого человека, вполне осознающего, что он почти мертвый человек, но все равно смеющегося. — Не обещай, а дай… помнишь тогда, тот день… день посвящения в пионеры и наш после того разговор? Так вот дай мне Честное пионерское слово, что если я вдруг умру, то ты не скажешь об этом моей матери, не скажешь об этом моему отцу и брату, а сделаешь из тетрадки письма и будешь слать их моей семье на протяжении всей твое жизни, или, по крайней мере, на протяжении шестидесяти лет! Дай Слово! Дай «Честное Пионерское» слово, как ты честно хотел его дать в тот день!»

И… я дал ему слово, я дал ему это «Честное Пионерское» слово, и пусть мы были уже не пионеры, для нас двоих, а может быть для кого-нибудь еще «Честное Пионерское» значило гораздо больше, чем честное слово пусть даже и от значительного лица. Но, друг мой, я не только дал ему слово, я его по сей день исполняю. Про адреса, куда поступают письма с ответами, не спрашивай, но один раз, я указал наш адрес, ответ пришел, но об этом ответном письме от его матери я расскажу тебе как-нибудь потом, а может быть даже и покажу его…»

Такими всегда еще более интересными, чем сам рассказ моментами, обычно завершалась очередная история из его молодости, рассказанная мне, давая возможность не только осмысливать поступки отца или его друга, но и отвлечься, додумывая продолжение, мечтая увидеть ответное письмо, с нетерпением ожидая следующего такого вечера.

Но я немного отвлекся, рассказав вам эту историю, я открыл вам частичку и своей души и души каждого готовящегося в пионеры маленького человека! Мне, как и многим, слышащим тысячи историй о «Честном пионерском» да и вообще о пионерах, хочется поскорее произнести клятву, а после, наверное, со своим другом, как папа с Володей, хотеть побыстрее дать «Честное пионерское»!


Новости Вологды, а также новости Вологодской области